В предыдущих выпусках нашей рубрики была изложена деятельность охранных отделений полиции в конце ХIХ и начале ХХ века, их филёров (наружное наблюдение) и сексотов (внутреннее наиболее профессиональное и эффективное). Был обещан материал (публикация) о самом выдающемся секретном сотруднике Департамента полиции, одновременно члене Боевой организации «Народной воли», организаторе крупнейших терактов Евно Азефе. И эта публикация непременно будет подготовлена. Но, не прерывая темы политического розыска, уделим немного внимания так называемой зубатовщине, попытке царского правительства отвлечь рабочий класс от революционной борьбы, развратить его путём показной защиты его экономических требований полицейскими органами и примирить его с самодержавием.

В предыдущем выпуске нашей рубрики было уделено много внимания деятельности охранных отделений полиции, которая стала так актуальна в связи с усилением агрессивности революционных организаций, особенно наиболее крупной и значительной из них являлась «Народная воля», программой которой предусматривалось уничтожение самодержавия. Народовольцы вели агитацию во всех слоях населения, организовали 8 покушений на императора Александра II, в конце концов убив его 1 марта 1881 года.

После террористического акта 1881 года последовали массовые аресты народовольцев, вызвавшие идейный и организационный кризис организации. Однако народовольческие кружки и группы действовали до начала 1900-х годов, став ядром партии эсеров.

Отдавая должное значимости наружного наблюдения в этот период, то есть филёрам, Департамент полиции тем не менее в своих директивах отмечал, что «секретного сотрудника, находящегося в революционной среде, никто и ничто заменить не может».

Внутреннее наблюдение велось при помощи секретной агентуры, которая делилась на следующие категории: секретные сотрудники; вспомогательные агенты-осведомители (постоянные и случайные — штучники).

В охранных отделениях была установлена весьма сложная, продуманная система работы с секретными сотрудниками. Агенты никогда не назывались по фамилии, а только по кличке. Каждый сотрудник работал с определённым офицером, и только последний знал настоящую фамилию агента (кроме, естественно, начальника охранного отделения и Департамента полиции). Встречи секретных сотрудников с офицерами-руководителями происходили на конспиративных квартирах охранного отделения, которые содержались специально подобранными людьми.

Особую ценность для охранных отделений представляли агенты, являвшиеся членами революционных организаций. Им предписывалось активно участвовать в деятельности революционных организаций и даже в подготовке и осуществлении террористических актов. Показателен в этом отношении секретный сотрудник Департамента полиции Евно Азеф, один из основателей и лидеров партии эсеров, глава её боевой организации. Он 16 лет состоял платным агентом Департамента полиции и одновременно был инициатором (и во многих случаях участником) 28 террористических актов. И при этом провокатор выдал полиции в 1901—1908 годах многих эсеров. Азеф — явление уникальное, и мы обязательно познакомим с ним наших читателей в ближайшем выпуске нашей рубрики.

По разработанной в 1914 году инструкции, кроме внутрипартийной агентуры, предусматривалось создание тюремной агентуры (из числа лиц, содержащихся под стражей, которым за «усердие» сокращались сроки тюремного заключения) и сельской агентуры. Инструкция выделяла также профессиональную, железнодорожную и просветительскую агентуру. В 1913 году для тщательного негласного наблюдения за сотрудниками газет была создана газетная агентура. Следует сказать, что своих агентов царская охранка насаждала также и в высших правительственных учреждениях для наблюдения за крупными сановниками.

Возникшие в 1866 году в Петербурге и в 1880 году в Москве, а к 1907 году — в 27 промышленных и культурных центрах России охранные отделения («охранка») сыграли лишь весьма относительную роль в борьбе с революционным движением. Упразднена «охранка» после Февральской революции 1917 года.

Подготовил к печати Эдуард ПОПОВ

Обострение классовой борьбы в стране, возникновение различных революционных организаций с хорошо поставленной конспирацией обусловили создание царским правительством специального политического аппарата. В 1880 году при канцеляриях обер-полицмейстеров Москвы, Петербурга и градоначальника Варшавы были созданы отделения по охране общественной безопасности и порядка.

С начала XX века, особенно накануне революции 1905—1907 годов, охранные отделения получили широкое распространение. По предложению министра внутренних дел в 1902 году во всех крупных городах были созданы розыскные пункты, выполнявшие функции охранных отделений. Они строились на основе строгой централизации и подчинялись непосредственно Департаменту полиции. В 1903 году розыскные пункты были переименованы в охранные отделения.

Правовые основы деятельности охранных отделений были определены Положением об охранных отделениях. Согласно Положению, на охранные отделения возлагалось «негласное расследование по делам о государственных преступлениях». Охранные отделения вели борьбу с революционными организациями и их членами путём установления за ними как наружного, так и внутреннего наблюдения.

Отделу наружного наблюдения были также подведомственны низшие чины охранного отделения: участковые и вокзальные полицейские надзиратели. Они как бы осуществляли внешнюю полицейскую власть, наводили справки о лицах, интересующих полицию. Присутствовали при отправлении и прибытии поездов, могли в случае необходимости задержать тех или иных лиц.

Главное место в отделе занимали филёры — агенты наружного наблюдения. Они имелись при каждом охранном отделении, но наиболее успешно действовали филёры Московского отделения. Именно их опыт убедил Департамент полиции в необходимости  расширения наружного наблюдения. Наиболее крупные «летучие» отряды филёров действовали при Московском и Петербургском охранных отделениях (50 и 70 человек соответственно).

Задачи, формы и методы деятельности филёров были подробно изложены в специальной инструкции, а требования, предъявляемые к ним, были очень высокими. Они касались различных сторон личности филёров: человеческих качеств, деловых способностей, политических убеждений. В инструкции по организации наружного наблюдения подчёркивалось, что «филёр должен быть политически и нравственно благонадёжен!». При приёме на работу филёр, как правило, проходил испытательный срок для овладения навыками профессии. Устанавливая наблюдение за объектом, филёр давал ему кличку и ежедневно докладывал о результатах наблюдения. Он устанавливал связи объекта наблюдения, стремился войти в доверие к лицам, связанным с поднадзорным, проникал в его личную жизнь, особенно в амурные истории.

Хотя наружное наблюдение и имело широкое распространение, оно, однако, не было основной формой деятельности охранных отделений. В одном из правовых актов Министерства внутренних дел прямо говорилось: «Наружное наблюдение представляется средством большею частью вспомогательным, а потому при отсутствии освещения со стороны внутренней агентуры, оно лишь в исключительных случаях может дать самостоятельный материал для выявления сообществ. Поэтому наибольшую выгоду из наружного наблюдения можно получить только при строгом сообразовании его с указаниями внутренней агентуры». Таким образом, главное значение для охранных отделений имела внутренняя агентура, ставшая основной формой их деятельности.

Департамент полиции возлагал на начальников охранных отделений «приобретение и сбережение внутренней и секретной агентуры, как единственного вполне надёжного средства, обеспечивающего осведомлённость». В директивах Департамента полиции специально отмечалось, что «секретного сотрудника, находящегося в революционной среде, никто и ничто заменить не может».

Организацией внутреннего наблюдения ведал агентурный отдел (или отдел внутреннего наблюдения) с секретным делопроизводством.

(Продолжение следует.)

Подготовил к печати Эдуард ПОПОВ

(с использованием «Истории московской милиции». М., 2006)

(Продолжение. Начало в № 20.)

Вступив на престол 11 марта 1801 года, Александр I уже 11 мая издал указ, который в корне изменял систему управления полицией. Что ж так скоропалительно быстро? В предыдущих выпусках нашей рубрики было рассказано, как тщательно и не впопыхах готовили реформу полиции и Пётр I, и Екатерина II. А тут вдруг! Но чтобы понять весь ход мыслей и устремлений Александра I, коснёмся его прихода к власти.

Российский император, старший сын Павла I, воспитывался под руководством бабки, Екатерины II, которая привлекла к нему лучших воспитателей и преподавателей, в том числе республиканца Цезаря Лагарпа из Швейцарии. Александр был хорошо образован и обладал большим природным умом. Атмосфера враждующих между собой дворов Екатерины II и его отца Павла Петровича способствовала развитию в Александре скрытности и присущих ему незаурядных дипломатических качеств.

Екатерина II в конце своей жизни намеревалась передать престол Александру, минуя Павла, и начала составлять об этом манифест, но её скоропостижная смерть в ноябре 1796 года помешала осуществиться этому важному акту.

По вступлении на престол Павла I Александр получил ряд важных должностей: военного губернатора Петербурга, шефа лейб-гвардии Семёновского полка, инспектора кавалерии и пехоты, председателя Военного департамента Сената. Так что не от юношеских забав шёл в императоры Александр. Да и помощник в государственных делах у него был отменный — Алексей Андреевич Аракчеев. Не премину заметить, что будущий всесильный временщик при Александре I начал с обучения у сельского дьячка грамоте и арифметике. Талантливый мальчик происходил, увы, из обедневшей семьи мелкопоместных дворян.

Чтобы окончательно поставить точки над прочностью семейных уз между отцом и сыном, скажу лишь, что заговорщики против Павла I уведомили Александра о своих намерениях, и тот поставил им условие сохранить своему отцу жизнь. Но оно не было выполнено: ворвавшиеся в спальню Павла заговорщики сначала потребовали от него отречения от престола, а затем убили.

На следующий день после вступления на престол Александр объявил, что будет управлять «по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей государыни императрицы Екатерины Великия». Александр начал с того, что восстановил отменённые Павлом I екатерининские «жалованные грамоты» дворянству и городам, освободил дворян от телесных наказаний, которые ввёл Павел, возвратил сосланных Павлом людей, уничтожил Тайную экспедицию.

Однако, не имея времени и возможности изложить многие нововведения Александра I, перейдём к тому, с чего мы начали, но с некоторой подготовкой — к изданию Указа, который «в пресечение недоразумений, неудобств и затруднений, происходящих в Полиции городов от смешения начальства Военного и Гражданского», в основу управления положил следующие основания: 1) все военные губернаторы, наделённые гражданской властью, «имеют главное управление и над полицией на основании должности генерал-губернаторов в Учреждениях о управлении губерний изображённой»; 2) военные губернаторы, не имеющие гражданской власти, и коменданты «ведают градскую полицию по Полицейскому Уставу на правах бывших оберкомендантов, с которыми гражданские губернаторы и губернские правления по части полицейской имеют сноситься сообщениями, а в полицию посылать повеления»; 3) где нет комендантов, там «управлять полициею городничим и зависеть по сей части от военных губернаторов, управляющих губерниями, равно как от губернаторов гражданских и губернских правлений»; 4) шефы полков, также полковые и батальонные командиры и прочие воинские начальники «не должны входить в управление ни городом, ни городской полицией, а остаются только при исполнении порученной или воинской части»; 5) в столицах полиции «впредь до общего положения состоять в ведомстве и точных повелениях военных губернаторов…»

Казённо и несколько суховато, но, наконец-то, усвоили главное: выше губернатора не прыгнешь.

(Продолжение следует.)

Эдуард ПОПОВ

(Продолжение. Начало в № 20.)

В 1780 году московский обер-полицмейстер был выведен из подчинения «Главной полиции» и подчинён особе, «которая в Москве главное начальство имеет», то есть генерал-губернатору. В том же 1780 году Главная полицмейстерская канцелярия упразднялась именным указом, однако в связи с передачей дел просуществовала до 1 января 1783 года и была ликвидирована уже в ходе проведения второго этапа полицейской реформы. Оставались открытыми вопросы о полиции столичных и губернских городов и разработке всеобъемлющего полицейского устава.

Разработка полицейского устава была завершена в 1781 году, и он 8 апреля 1782 года под названием «Устав благочиния, или полицейский» был подписан Екатериной II и в тот же день направлен в Сенат при кратком сопроводительном указе, в котором отмечалась цель издания «Устава благочиния» — «для поспешества доброму порядку, удобнейшего исполнения законов и для облегчения присутственных мест по недостатку установлений до сего затрудняемых». Отмечалось, что «настала крайняя необходимость дать городам… Устав благочиния, или полицейский». В указе также говорится, что в силу названных причин издаётся пока первая часть его, не дожидаясь окончания последующих, которые будут изданы по мере их готовности. Однако другие части изданы не были, и первая часть «Устава благочиния» осталась единственной.

Все статьи «Устава благочиния» определяли органы полицейского управления, их примерные штаты, суммы на их содержание, место по Табели о рангах должностных лиц и порядок определения их в должности.

В Москве вместо городничего определялся полицмейстер, сохранялась должность обер-полицмейстера, который ставился над полицмейстером и практически над управой благочиния.

Пристав уголовных дел ведал охраной общественного порядка и общеуголовным сыском, пристав гражданских дел осуществлял надзорно-регулятивные функции в городах. Они юридически и фактически подчинялись городничему, который в управе должен был заседать «выше приставов». Городничий оставался фактическим начальником городской полиции, поддерживавшим диктатуру дворянства в городах.

Компетенция обер-полицмейстера в «Уставе благочиния» чётко не регулировалась. Он фактически становился градоначальником, как высший правительственный чиновник в городе.

Деление столичных городов в административно-полицейском отношении на  части, произведённые ещё при Петре I, «Уставом благочиния» было распространено на все крупные города (свыше 400 дворов). В частях определялись частные приставы, которые должны были решать административно-полицейские вопросы единолично.

Штаты полиции определялись отдельно для каждого города. Москва была разделена на 20 частей и 88 кварталов. Каждой части придавалась воинская команда. Кроме того, в городе создавалась противопожарная служба, в которую включались «огнегасительные работники и извозчики». Сверх штата вводились ночные сторожа.

Подобная структура действовала и в первую четверть XIX века, поэтому вошла в специальное «Положение о городских доходах и расходах города Москвы», принятое 13 апреля 1823 года, и сохранила свою силу до введения в Москве «Городового положения» от 16 июня 1870 года. Созданы были Городская, Тверская, Мясницкая, Пятницкая, Якиманская, Пречистенская, Арбатская, Сретенская, Яузская, Басманная, Рогожская, Таганская, Серпуховская, Хамовническая, Новинская, Пресненская, Сущёвская, Мещанская, Покровская, Лефортовская части. 27 января 1832 года по решению Государственного Совета три части (Таганская, Новинская и Покровская) были ликвидированы.

К восстановленным будкам определялось 1200 стражников. Московская полицейская канцелярия управлялась Указом от 2 октября 1782 года.

В «Уставе благочиния» определялось место новых должностей полицейского ведомства по Табели о рангах: полицмейстеры в столице — 6-й, приставы уголовных и гражданских дел — 7-й, частные приставы — 9-й, квартальные надзиратели — 10-й, поручики — 11-й класс. При этом чиновники, имевшие более высокий ранг, сохраняли его. Классный чин сохранялся за соответствующим лицом только в период его пребывания в этой должности.

Примечателен помещённый в Уставе «Наказ управе благочиния», который открывал «Зерцало управы благочиния». В нём в качестве первого положения закреплялись «Правила добронравия»:

I. Не чини ближнему, чего сам терпеть не хочешь.

II. Не токмо ближнему не твори лиха, но твори ему добро колико можешь.

III. Буде кто сотворил обиду личную, или в имении или добром звании, да удовлетворит по возможности.

IV. В добром помогите друг другу, веди слепого, дай кровлю невинному, напои жаждущего.

V. Сжалься над утопающим, протяни руку помощи падающему.

VI. Блажен кто и скот милует, буде скотина и злодея твоего споткнётся — подыми её.

VII. С пути сошедшему указывай путь.

(Продолжение следует.)

Эдуард ПОПОВ

(Продолжение. Начало в № 18.)

В предыдущем номере нашей газеты мы привели слова императрицы Екатерины II: «Похвальна расторопность Архарова, и он хорош в губернии, но негоден при дворе».

Что ж так сурово и не справедливо? И это при всех заслугах Архарова, при всех орденах и других почётных регалиях, сыпавшихся на него из рук Екатерины II, а позже и Павла I? Но вот досада: о его полицейских, его архаровцах, ходило немало недобрых сплетен, слухов, иногда и вполне справедливых. Словом, имя архаровца служило в народе синонимом плута. И не до царского двора дорога главному московскому плуту. Сказано: «… он хорош в губернии». И даже в пугачёвском губернском розыске Архаров играл далеко не второстепенную роль.

Императрица приказала «его привезти днём под конвоем (кроме тех кои с ним) сот до двух донских казаков и драгунов, без всякой дальней аффектации и не показывая дальное уважение к сему злодею и изменнику». Пугачёва привезли в Москву в 10 часов утра 4 ноября 1774 года.

Народ массами встретил повозку с Пугачёвым и провожал бесчисленными толпами по всем улицам Москвы до Монетного двора (в Охотном ряду), где была приготовлена тюрьма для Пугачёва. Ну и, конечно, управлять охраной было поручено Архарову. А и было чего опасаться: простой люд поговаривал, что привезли никакого не разбойника, а незаконно отстранённого государя.

Множество карет с дамами собралось к Воскресенским воротам в надежде, что Пугачёв подойдёт к окну. Но бдительная полиция приковала его к стене в темнице.

Жена и сын его помещены были в отдельной комнате. Следователь Степан Иванович Шешковский, обер-секретарь при Тайной экспедиции Сената, которого называли «великим инквизитором России», поселился в той же тюрьме.

В Тайной экспедиции на вопросы князя Волконского Пугачёв отвечал спокойно и ясно: «Мой грех, виноват» и проч. Для участия в окончательном суде прибыли в Москву генерал-прокурор князь Вяземский и князь Потёмкин. 9 января 1775 года была подписана тенденция (приговор военного суда). Пугачёв и его сподвижник Перфильев приговорены были к четвертованию. Распорядителем казни был назначен обер-полицмейстер Николай Петрович Архаров.

Казнь совершилась 16 января 1775 года в Москве, на Болоте. Все дальнейшие действа были подготовлены распорядителем Архаровым и его архаровцами. «Эшафот был воздвигнут на середине площади, вокруг были поставлены пехотные полки — начальники и офицеры имели особые знаки и шарфы сверх шуб по причине жестокого мороза, — как записал очевидец казни. — Здесь же был и обер-полицмейстер Архаров со своими подчинёнными».

«На высоте любого места или эшафота стояли палачи. Позади фронта всё пространство низкой лощины Болота, все кровли были усеяны зрителями; любопытные даже стояли на козлах и запятках карет и колясок. Вдруг всё заколебалось и с шумом заговорило: «Везут! Везут!»

Вскоре появился отряд кирасир, за ним необыкновенной высоты сани, и в них сидел Пугачёв. Он держал в руках две толстые зажжённые свечи из жёлтого воска, который от движения оплывая залеплял ему руки; напротив его сидел священник в ризе с крестом и ещё секретарь Тайной экспедиции, за санями следовал отряд конницы. Пугачёв был с непокрытой головою и кланялся во все стороны.

Сани остановились против крыльца лобного места. Когда Пугачёв и сподвижник его по разбою любимец Перфильев в сопровождении духовника и двух чиновников взошли на эшафот, раздалась команда «На караул!», и к делу приступил Архаров. Современники оставили свидетельства, что Николай Петрович отличился искусным ведением дела о пугачёвском бунте, теперь настал финал. Во время чтения манифеста, при произнесении имени злодея, Архаров грозно вопрошал: «Ты ли донской казак Емелька Пугачёв? «Так государь, — отвечал последний, — я». Вразумительные вопросы и ответы следовали в продолжение всего манифеста.

По сути дела Архаров выступал в роли высшего комментатора, дающего возможность толпе услышать всю правду о происходящем на помосте, отметая слухи о том, что казнят императора.

Умолкло чтение манифеста императрицы, Архаров сошёл с эшафота. Тогда Пугачёв сделал с крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам. Потом с оторопелым видом стал прощаться с народом, кланялся на все стороны, говоря прерывающимся голосом: «Прости, народ православный».

После этого экзекутор дал знак палачам, и те бросились раздевать Емельяна, сорвали бараний тулуп и стали раздирать рукава шёлкового малинового полукафтана. Пугачёв всплеснул руками, опрокинулся назад, и вмиг окровавленная голова висела в воздухе, палач взмахнул ею за волосы.

(Окончание следует.)

Подготовил к печати Эдуард ПОПОВ

(с использованием «Истории московской милиции». М., 2006)

В предыдущем номере нашей исторической рубрики лишь назывным порядком было обозначено создание в 1775 году уездной полиции в виде нижнего земского суда. Просто узкие газетные рамки не позволили подробнее остановиться на деятельности простейшего полицейского формирования, а между тем это формирование охватило всю Россию.

Итак, нижний земский суд состоял из капитан-исправника, который избирался на три года дворянством уезда, и нескольких заседателей из числа дворян. При нижнем земском суде имелась канцелярия, состоявшая из двух столов — исполнительного и следственного. Его функции были определены следующим образом: «1. земская полиция или благочиние; 2. приведение в исполнение законов; 3. приведение в действие повелений правления и проч.»

Хотя конкретно полномочия земского суда не были определены, видимо, он должен был рассматривать все правонарушения, которые на сельской территории уезда не входили в компетенцию непосредственно судебных учреждений, то есть менее значительные правонарушения, поступки. И как было замечено в предыдущем выпуске нашей рубрики, правонарушителю предоставлялась альтернатива — возможность выбирать нижний земский суд или свой сословный суд. Кстати, нижний земский суд, как и его капитан-исправник, избирался на три года местным дворянством и утверждался губернатором. Во всяком случае лишь только в Московской губернии уездные и нижние земские суды во многом взяли на себя разгрузку городских судебных учреждений.

Земский капитан или исправник назывался в законе лишь первым из заседателей, чем подчёркивалось, что его служебные полномочия определяются функциями нижнего земского суда. Конкретная компетенция исправников определялась в отдельной главе Учреждений для управления губерний Всероссийской империи, причём она была более подробно разработана, чем полномочия суда в целом. Начинается глава с нравоучительного наставления исправнику, в котором сказано, что ему надлежит «… отправлять должность свою с непоколебимую верностью и ревностию к службе императорского величества, с доброхотством и человеколюбием к народу, с осторожною кротостию без ослабления во всех делах и с непристанным бдением, дабы везде установленный порядок всеми и каждым в уезде сохранён был в целости». За этим следовали предписания исправнику: следить за исполнением всеми подданными их долга и присяги, за тем, чтобы они были законопослушными и не предпринимали ничего противного; если же такое будет предприниматься, то сообщать губернскому правлению, наместнику, губернатору, не допускать нарушений, смирять нарушителей; а всем подданным — ему помогать в этом. Далее более или менее подробно регламентируются обязанности исправника по пресечению эпидемий, подавлению массовых неповиновений селян, проведению следствия по правонарушениям, пресечению действий «скопищ воров», поимке беглых, «смотрение... за мостами и большими дорогами», сопровождению войск на территории уезда, отводу воинским частям квартир, пастбищ и сенокосов для лошадей, леса для нужд военнослужащих, пресечению пожаров, поощрению земледелия, трудолюбия, заботе о пропитании и их устройство. В другом месте сказано, что исправник должен напоминать уездному казначею о его «должности», то есть служебных обязанностях; участвовать во взыскании недоимок.

И всё же пестрота, нестабильность, правовая неорганизационность отличали эти полицейские формирования. Поэтому не случайно по Учреждениям для управления губерний наряду с сельской создаётся регулярная полиция в уездных городах. Новым должностным лицом, которому определялось в уездных городах заведовать полицией, был городничий. С учреждением городничих фактически упразднялись полицейские формирования при воеводских канцеляриях, а также при ратушах и магистратах.

Подготовил к печати Эдуард ПОПОВ

(с использованием «Истории московской милиции». М., 2006)

Период царствования Екатерины II (1762—1796) принято называть Золотым веком. В это время в России наступила определённая стабилизация в народном хозяйстве и международной политике, утихли дворцовые страсти, государственные перевороты не предвиделись. Всё это, безусловно, положительно отразилось и на деятельности полицейского аппарата. По сути дела, императрица приступила к осуществлению полицейской реформы.

Внося существенные изменения в деятельность полиции, государыня исходила из того, что легче преступление предупредить, чем разыскать и наказать виновных. Таким образом, понятие «преступность» появилось именно при Екатерине  Великой. Она ускорила проведение губернской реформы 1775 года, в ходе которой коренным образом было реорганизовано местное управление, созданы сословные, отделённые от администрации суды, сельская регулярная полиция, заложена основа в создание новой системы регулярной полиции в городах. Окончательно реформирована городская полиция была в 1782 году.

По вопросам организации и деятельности регулярной полиции в Москве до начала реформы 70—80-х годов XVIII века существовало внушительное количество законодательных актов. Указами изменялись, полностью или частично перекраивались предыдущие законы. Указами же, касавшимися компетенции, всё более расширялись полномочия полицейских органов. В целом полномочия, в беспорядке наваленные на полицию, оказались не только не выполнимыми, но труднообозримыми. Наряду с задачами по охране общественного порядка и безопасности на полицию были возложены многочисленные общеадминистративные и некоторые финансовые полномочия. Об этом достаточно обширно рассказывала наша газета в предыдущих выпусках нашей исторической рубрики.

«В эпоху ломки всех старинных традиций и создания нового строя общественной жизни на началах, выработанных в западноевропейских государствах, полицейская власть была насадительницей на практике правительственных воззрений, и задачи, возложенные законодательством на полицию, были настолько обширны, что при отсутствии у других учреждений постоянства и прочности, она сосредоточила в себе власть административную и судебную, и даже власть законодательную», — заметил один из дореволюционных полицеистов. Само понятие «полиция», требовало уточнения. Именно с этого и начинается внешнее проявление полицейской реформы.

В документах, составленных через 6—7 лет после вступления на престол Екатерины II, функции полиции по-прежнему не были чётко определены, и она рассматривалась как орган городского управления.

Начало правления Екатерины II для полиции было обычным при смене власти — непродолжительное равнодушие к ней сменилось повышенным вниманием. При этом правительство не спешило с коренной перестройкой, которая к тому времени, видимо, ещё не созрела в сознании. Продолжались и завершались те мероприятия, которые начались или были только намечены в предыдущие периоды. Императрица активизировала работу  чиновничьего аппарата, особенно в борьбе  с волокитой  и взяточничеством.

Подготовил к печати Эдуард ПОПОВ

(с использованием «Истории московской милиции». М., 2006)

(Продолжение следует.)

С ростом городов и увеличением численности населения острее становился вопрос о безопасности движения городского транспорта. Ну какой там был городской транспорт в Москве в первой трети XVIII века? Гужевой, конечно. В указах 1730 и 1732 годов констатировалось, что, несмотря на предписания ездить на лошадях осторожно, на людей не наезжать, многие «ездят в санях резво и не смирно, и верховые их люди перед ними необыкновенно скачут на других наезжая, бьют плетьми и лошадьми топчут». Всем строго предписывалось соблюдать безопасность при езде на лошадях в городе. На полицию возлагалась обязанность следить за соблюдением правил езды, виновных задерживать и, если это было в Москве или в Петербурге, приводить в полицмейстерскую канцелярию, где лакеев бить кошками, а помещиков штрафовать, о чём рапортовать в Сенат. Физическое наказание всегда сопутствовало воспитательным мерам полиции. Полиция также следила, чтобы не ездили в санях с дышлом, а извозчики при езде по городу не сидели верхом на лошади.

Полиция осуществляла надзор за противопожарной безопасностью и требовала обязательной установки на крышах домов кадки с водой. Обязывала запечатывать на лето печи в домах и банях, принуждала домохозяев, живших далеко от водоёмов, копать колодцы. Полицейские, невзирая на протесты и вопли домохозяев, ломали любые пожароопасные строения, добивались переноса кузниц и складов с огнеопасными материалами. За неисправные печи в домах «подлые» домохозяева подлежали телесным наказаниям.

И всё же пожары случались. Да ещё какие! Так, самый крупный пожар в XVIII веке, который случился на праздник Троицы 29 мая 1737 года, начался от свечки, поставленной иконе Святой Троицы. Тогда огнём было уничтожено 12 тысяч построек, сгорел Кремль, огонь спалил вчистую Знаменку, Арбат, Тверскую улицу, более 90 москвичей погибли.

Этот пожар по масштабам мог быть сопоставим только с пожаром 1812 года, когда после поджога города отступающей русской армией из 9158 домов уцелело только 2600 строений.

И всё же пожар 1737 года, который породил поговорку «от копеечной свечи Москва сгорела», был страшен и по существу и по своим последствиям. Поэтому полицейские трубочисты (были такие) чистили трубы во всех питерских и московских домах, за что с домохозяев, естественно, взыскивались дополнительные поборы. При полицейских учреждениях хранился пожарный инструмент, в городе строились пожарные башни, на которых устанавливался круглосуточный караул.

После страшного пожара «от свечи» Сенат приказал коллегиям и канцеляриям иметь свои противопожарные инструменты, которыми должна была снабжать их Главная полицмейстерская канцелярия на средства, выделенные Штатс-конторой. В полиции велось следствие по пожарам.

Подготовил к печати Эдуард ПОПОВ

(с использованием «Истории московской милиции». М., 2006)

В середине XVIII века был заведён такой порядок: из военных гарнизонов Петербурга и Москвы ежегодно направлялись в столичные полицмейстерские канцелярии 150 унтер-офицеров  и солдат «для караула  и прочего полицейского исправления». Они несли службу при полицмейстерской канцелярии и на съезжих дворах совместно с полицейскими. При необходимости правительство отзывало их в полки. Увеличению числа солдат и унтер-офицеров от гарнизонных полков решительно противились гарнизонная канцелярия  и Военная коллегия. Между двумя ведомствами разгорались свары особенно остро, когда в помощь полиции направлялись драгунские роты. Но тяжбу неизменно выигрывала полиция.

В 1759 году было установлено, что для прекращения «разбоев, грабежей и прочих спокойствие и безопасность общества нарушающих злодейств» в распоряжении главной полицмейстерской канцелярии должны постоянно находиться две драгунские роты в полном комплекте с лошадьми и амуницией, с заменой их через каждые четыре месяца. Армейские части помогали полиции и в Москве. «Для разъездов и патруля» направлялись 2 роты Московского драгунского эскадрона, бывшего в ведении губернской канцелярии. В связи с бегством с московской суконной фабрики работников в 1749 году было констатировано, что «команда при полиции небольшая, которой в поиске исправиться невозможно», и указано «для искоренения таких злодеев» в московскую полицию направить две роты солдат из полевых полков. В 1754 году, несмотря на войну, «для караулов, разъездов патрулингом и искоренения воров» московской полиции были приданы роты из драгунских и пехотных полков.

Особенно востребованы были московские полицейские драгуны. Когда на дороге из Москвы в Петербург появилось много разбойников (всё те же беглые рабочие и крепостные), две полные роты драгун состояли при полиции в самой черте города, остальные роты распределены по окрестностям.

И во время пугачёвского бунта, когда личная безопасность даже руководителей города составляла немалую проблему для городского управления, в Москву был призван полк егерей.

Правительство не отказывалось и от использования местного населения в полицейском управлении. Все полицейские части в столицах были разделены на сотни. Полицейские обязанности в них исполняли старосты с помощью сотских. Сотни делились на десятидворья с десятскими во главе. В столице на конец 1740 года десятичную полицейскую повинность несли 265 человек, в том числе 23 старосты, 27 сотских, 185 десятских.

В основном эта повинность была уделом малоимущих слоёв населения: 46% старост и сотских были крестьянами. Полицейскую повинность за дворян несли крепостные крестьяне и слуги, а купцы, как правило, выставляли за себя наёмников. В наёмники часто шли отставные солдаты, для которых сотничество, десятничество и ночной караул давали средства к существованию.

Полицейское начальство не было довольно десятичной повинностью. В журнале заседаний Главной полицмейстерской канцелярии за 1741 год записано мнение членов присутствия: «…старосты, сотские и десятские являются старые и дряхлые, и малолетние и негодные, от которых полицейской должности никакого исправления ожидать неуповаемо».

С расширением, ростом городов увеличивалось количество караульщиков у шлагбаумов (рогаток). От столичной полиции требовали определить караульщиков во всех улицах и слободах. Состоятельные домохозяева, не имевшие крепостных и слуг, нанимали караульщиков.

Полицейская повинность возлагалась на местное население и в пригородах. Полицмейстерским конторам было предписано в каждой слободе или улице определить старосту, к каждым ста дворам — сотского, к пятидесяти — пятидесятского, к десяти — десятского. Сотским, пятидесятским и десятским запрещалось отлучаться из города.

Подготовил к печати

Эдуард ПОПОВ

(с использованием «Истории
московской милиции», М., 2006)

(Продолжение. Начало в №№ 2—8.)

Анна Иоанновна

После вступления на престол Анны Иоанновны и падения Верховного тайного совета (1730) власть фактически переходит к прибалтийским немцам во главе с Эрнстом Бироном, при котором первоначально ослабевает интерес правительства к полиции.

Руководство петербургской полицией вручается Бурхарду Миниху, который в отсутствие в Северной столице правительства был полным хозяином Петербурга и Петербургской губернии. По его собственному признанию, Миних был не сведущ «в делах, которые касались внутреннего управления империей». Он оказался совсем плохим полицмейстером. Полиция Петербурга и тем более Москвы переживает упадок, но это продолжается не долго.

Узурпация власти иностранцами, проведение чуждой народу политики, безудержное лихоимство дорвавшихся до власти чужеземцев, репрессии в отношении россиян накаляли обстановку. Если русских вельмож репрессировали через Канцелярию тайных розыскных дел, то постоянное профессиональное и жёсткое пресечение народного недовольства могла эффективно осуществлять только общая регулярная полиция.

На неё и было обращено самое пристальное внимание. В 1731 году Сенат, по сути, установил штаты полиции в Москве. Количество съезжих дворов и, следовательно, территориальных полицейских команд (будущих частей) в Москве увеличилось с 8 до 12. Каждыми шестью съезжими дворами заведовали майоры, то есть появилось промежуточное звено в территориальном управлении городской полицией. Персонал съезжих дворов в Москве определялся из двух офицеров, двух урядников, шести солдат и одного барабанщика. Примечательно, что если Пётр I ставил во главе полиции иностранцев, то Бирон выдвигал русских
людей.

Василий Фёдорович Салтыков

Новому генерал-полицмейстеру Василию Фёдоровичу Салтыкову было поручено возглавить полицию во всём государстве. Петербургская полицмейстерская канцелярия становится Главной. Она сначала подчиняется Сенату, а в 1734 году — непосредственно Кабинету Её Императорского Величества. Обеими полицмейстерскими канцеляриями продолжали руководить фактически единолично. Главной полицмейстерской канцелярией — генерал-полицмейстер («главный судья», «главный в полиции»), московской — обер-полицмейстер.

С падением Бирона внимание к полиции ослабевает. Так, ей вновь предписывается по всем вопросам обращаться только в Сенат. Прохладным было отношение к полиции и после вступления на престол Елизаветы Петровны (ноябрь 1741). Однако это вскоре сменилось обычными милостями.

В 1745 году должность генерал-полицмейстера по рангу была приравнена к чину генерал-поручика. В Табели о рангах генерал-полицмейстер был перемещён из 5-го в 3-й класс. Тем самым глава центрального полицейского учреждения уже оказался рангом выше президентов коллегий, состоявших в 4-м классе. Генерал-полицмейстеры были сенаторами. А этой чести удостаивались, как правило, президенты лишь первых трёх коллегий: Военной, Адмиралтейской и Иностранных дел. Сенату было запрещено посылать ему повелительные указы. Только генерал-полицмейстер мог разбирать преступления и упущения по должности своих подчинённых, и вообще он имел право «всех правосудием довольствовать». В 1759 году генерал-полицмейстер был уже генерал-аншефом и подчинялся непосредственно императрице.

Рундальский дворец Бирона

Пётр III, вступив на престол в конце 1761 года, несколько отдалил от себя полицию, опять подчинив главу и канцелярию Сенату. В Москве была учреждена особая должность генерал-полицмейстера.

В марте того же года суетливый в преобразованиях и прогермански настроенный император назначает генерал-аншефа  Николая Андреевича Корфа «главным директором над всеми полициями», сохранив при этом обе должности генерал-полицмейстеров, но московская полиция опять-таки подчинялась Петербургу.

Едва ли постоянное тасование правил и подчинения способствовало улучшению работы полиции, особенно московской.

Эрнст Иоганн Бирон

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

(Продолжение следует.)

Подготовил к печати Эдуард ПОПОВ

(с использованием Энциклопедии секретных служб России, М., 2004, «Истории московской милиции», М., 2006)

(Продолжение. Начало в №№ 2—6.)

Несмотря на реформирование полиции, преступность в городе росла. В августе-октябре 1724 года Московская полицмейстерская канцелярия рассмотрела 66 дел о кражах. Чтобы воры не могли проникнуть во дворы, жителям предписывалось ставить заборы в 4 аршина (71,12 см) высотой. Также были рассмотрены 6 дел о держании в домах посторонних без разрешения полиции.

Однако эти меры в условиях массового принудительного передвижения людей для строительства Петербурга, российского флота и других государственных нужд не были достаточно эффективными. По дошедшим до нас сведениям, в полиции было зарегистрировано  не более трети лиц, проживавших в городе.

Для контроля за передвижением людей были введены паспорта (абшиты) и покормёжные письма. Жители должны были передвигаться по стране только при наличии этих документов. Люди, не имевшие их, не пропускались на заставах, их задерживали патрули и местные власти. Паспорт назывался также пропуском. Паспорта (пропуска) для передвижения внутри страны выдавались различными государственными учреждениями и владельцами крепостных, а в столицах — преимущественно полицмейстерскими канцеляриями. За держание в доме людей, не имевших паспортов, полиция, как правило, штрафовала хозяина.

Работоспособных гуляющих и слоняющихся без определённого рода занятий людей направляли на работу или в солдаты, крепостных в полиции били батогами и возвращали владельцам, нетрудоспособных отсылали по прежнему месту жительства, где на их пропитание должны были собирать средства местные старосты или определять их в богадельни и приюты. Если «гулящий» или нищий попадал в полицию второй или третий раз, то его били кнутом на площади и направляли мужчин — на каторгу, а женщин — в шпингауз (на прядильный двор), малолетних били батогами и посылали на суконный двор или другие мануфактуры. С помещиков, старост и приказчиков, крепостные которых без соответствующих документов находились в городе или собирали милостыню, предусматривалось брать штраф (5 руб.) «за неусмотрение». Хозяев домов, где могли быть притоны для беглых, полиция предупреждала под угрозой крупного штрафа: «без явного свидетельства никаких гуляющих людей… в вышеупомянутые дома» не пускать.

Полиция наблюдала, чтобы во время церковных праздников и «крестного хождения» не продавали спиртные напитки в кабаках и не устраивались увеселения, задерживала и подвергала наказаниям нарушителей порядка в церквах и общественных местах (кликуш, «ложно-беснующихся и пр.) В городе категорически запрещалась бесцельная стрельба, за что полиция накладывала штраф в размере от 5 до 15 рублей (цены по тем временам очень большие).

Московская полицмейстерская канцелярия в первой четверти XVIII века имела широкие полномочия по части расследования и судебного рассмотрения уголовных дел. В ней проводилось дознание по всем обнаруженным полицией преступлениям, а также предварительное следствие и суд в отношении лиц, подведомственных полиции. Полицией приводились в исполнение вынесенные ею приговоры.

Повседневная жизнь людей в первой половине XVIII века была чрезвычайно регламентирована. В городе было запрещено носить бороды и русское платье. В соответствии с чином определялось, сколько лошадей содержать и запрягать в экипаж, какие драгоценности и наряды надевать по праздникам. То есть каждый сверчок должен знать свой шесток. Жителям было установлено время для сна, работы и отдыха, а работа и отдых также были регламентированы. «С бритья бород и обрезания кафтанов Пётр начал… дошёл до обязательного установления ассамблей и прогулок…»

До крайности доведённая регламентация жизни и деятельности населения также была возложена на полицию. В функции регулярной полиции, как правило, входили те вопросы, в разрешении которых правительство применяло грубое прямое принуждение. В регламентации часто подражали западноевропейским образцам, не считаясь с привычками и укладом жизни местного населения, что, естественно, вызывало противодействие с его стороны. Не случаен, видимо, и тот факт, что первым генерал-полицмейстером был назначен иностранец, над которым не тяготели привычки русских
людей.

Наказывая людей за всякое неисполнение или промедление в исполнении многочисленных предписаний правительства, полицейские чиновники сами вели борьбу за чистоту своих рядов. За взятки, казнокрадство и служебные злоупотребления в Москве фискалами привлекались к ответственности командир съезжего двора, чиновник канцелярии, полицейский каптенармус — должностное лицо в роте (батарее, эскадроне), отвечающее за учёт и хранение оружия и имущества.

Однако реформирование Петром I полиции осталось не завершённым. Хотя в первой четверти XVIII века происходило становление регулярной полиции, но полностью её установление, как и многих частей государственного механизма, тогда не произошло. Вместе с тем за неполные семь лет с момента создания полиции и до ухода из жизни Пётр Великий добился определения намеченных и сложившихся на практике основных задач и функций полиции, её регулярности и профессионализма.

(Продолжение следует.)

Подготовил к печати Эдуард ПОПОВ

(использованы сведения и тексты
«Истории московской милиции», М., 2006)

(Продолжение. Начало в №№ 2—5.)

Евдокия Лопухина

Полицейские служители и караульщики петровского времени, если были не в состоянии прекратить беспорядок или задержать кого-либо, били в трещотки и кричали «караул». Все, кто слышал это, должны бежать им на помощь. Не пришедших на призыв о помощи ждало наказание наравне со «злодеями». Виновных задерживали и доставляли на съезжий двор или в полицейскую канцелярию. Наказывали и тех, кто, зная о творящемся злодеянии, не сообщал полиции. Если же дело касалось государственных или царских интересов, наказание могло быть жесточайшим. В нижеприведённой трагической истории всё так и было.

Отправившись за границу в 1696 году, Пётр I из Лондона просил Льва Нарышкина уговорить царицу Евдокию постричься в монахини. Судьба нелюбимой жены была обречена. По возвращении в Москву Пётр тотчас отправил её в суздальский Покровский монастырь. Архимандрит монастыря не согласился постричь царскую жену, за что был арестован. Царица всё же была пострижена монахом Илларионом. Обряд свершался в келье казначейши монастыря за занавесом так тайно и тихо, что сама казначейша не видела и не слышала ничего.

Для молодой развенчанной царицы наступили чёрные дни неволи и нужды. Она терпела во всём большой недостаток и принуждена была не раз обращаться к брату своему Абраму Лопухину и к жене его с тайными просьбами о присылке вина и рыбы.

«Хоть сама не пью, — писала царица, — так было бы чем людей жаловать… Здесь ведь ничего нет: всё гнилое. Хоть я вам и прискучила, да что же делать? Покамест жива, пожалуйте, поите, да кормите, да одевайте нищую».

Привыкшая к роскоши царских палат, молодая ещё в сущности женщина тяжело сносила монастырский уставной быт. Сведал о положении матери царевич Алексей и стал тайно пересылать ей через царевну Марию Алексеевну письма, подарки и деньги. К заточённой царице стали стекаться посетители: простой народ из её родных лопухинских вотчин, белое и чёрное духовенство, знатные местные бояре. Глядь, царица и платье монастырское сбросила, да стала жить в монастыре мирянкой. Сколько было в монастыре соглядатаев этому действу? Много. Но молчали, не бросили весточку Петру Алексеевичу, за что потом ох как поплатились.

Покровский монастырь

А царица тем временем вместе с царевичем Алексеем Петровичем оказывается в центре партии, враждебной Петру. Ростовский епископ Досифей пророчествовал, что Евдокия скоро опять станет царицей, и упоминал её в проповедях Великой государыней. Другие предрекали, что Пётр помирится с женой, оставит Петербург и свои реформы. По ночам опальная царица вынашивала планы мести своей счастливой сопернице.

А тут как испытание великим соблазном нагрянуло одно яркое событие, которое перевернуло жизнь отвергнутой царицы. По тонкому весеннему ледку в Суздаль на чёрном как смоль жеребце прискакал вельможный красавец Степан Глебов. Явился он по «именному указанию государя для набора рекрут». Скакал он по окрестным селениям, собирая добрых молодцев на государеву солдатскую службу. А когда наступал час отдыха, Степан открывал монастырское оконце и палил из пистолетов по воронам, разгоняя провинциальную скуку. За что и был приглашён на отеческую беседу к архимандриту Спасского монастыря Досифею.

Дав слово архимандриту не смущать более обывателей громом пальбы, Степан вышел на каменное крыльцо, где и столкнулся с инокиней Евдокией. Красавица проплыла мимо, а Степан застыл, как громом поражённый. Опомнившись, он схватил за руку проходившую мимо монахиню:

— Кто такова?

— Кто, батюшка?

— Которая прошла только что?

— Монахиня Евдокия, отверженная жена безбожного Петра, государя нашего.

Царевич Алексей

На следующий день Степан визит повторил, да и даровал старице Капитолине два червонца золотом, не поскупился на подношение и казначейше Маремьяне. Подарками и обольстительными речами склонил он монахинь свести его с бывшей царицей.

Но где же полиция, где её всевидящее око? Это будет чуть позже, но будет, иначе как бы мы узнали каждое последующее движение разыгрывающейся драмы, да в самых мелочах.

Медлила Евдокия, как будто чуяла, что великую беду обещает это свидание с отчаянным майором, но всё же решилась. Эх ты, вот она молодость! Истосковавшаяся по мужской ласке молодая женщина дала волю своим желаниям.

А что же чернецы, приставленные к вельможной монахине? Все пали под золотым дождём. Сам Досифей устраивал им свидания в своей келье. Счастье влюбленных, однако, было не долгим. Дела служебные отозвали Глебова из Суздаля.

Наступил тяжёлый для Романовых 1718 год. Бегство царевича Алексея после его разрыва с отцом, обманный его возврат в Россию — вот и возникновение так называемого Кикинского розыска (о чём мы ещё расскажем) по делу царевича Алексея. В розыске по делу о тайном романе нашли много интересного, но вот главное к нашему повествованию — было найдено письмо бывшей царицы к Глебову: «…Кто моё сокровище украде? Кто свет от очей моих отыме? Ради Господа Бога не покинь ты меня, целую все члены твоя, сокрушаюсь по тебе».

Бежал царевич Алексей, что равноценно крупнейшей государственной измене, угрозе престолу и всему делу Великого Петра. А тут ещё и любовь бывшей жены. Пётр впал в ярость. За недонесение и сочувствие в любовном деле Евдокии многие десятки голов монашеских слетели с плеч. В письме к Петру Евдокия во всём созналась, покаялась и просила только живота. И царь смилостивился, переведя её в другой монастырь — Ладожский-Успенский. Затем она была переведена в Шлиссельбург, где при Екатерине I содержалась в строгом секретном заключении. В 1727 году Евдокия Фёдоровна поселилась в Новодевичьем, а затем в Воскресенском монастыре в Москве. Ей было назначено большое содержание и дан особый двор. Царица осталась царицей.

Евдокия в монашеском облачении

Не можем не коснуться «художеств» Петра по отношению к виновным по делу любви его бывшей жены и майора Глебова. Досифея, бывшего к моменту разоблачения любовников в сане епископа Ростовского, расстригли и колесовали. Игуменью Покровского монастыря Марфу и старицу Капитолину нещадно казнили кнутом и заключили в тюрьму. Расстреляли десятки монахов и монахинь, жестоко наказав. Но самая лютая казнь ждала Степана Глебова, который с поразительными мужеством и терпением вынес страшные пытки. Дыба, капание на голову холодной воды, вывёртывание суставов — всего этого Петру показалось недостаточно, поскольку Степан не дал ни одного показания, могущего повредить царице.

И вот она — лютая казнь на Красной площади, состоявшаяся 29 (16) марта 1718 года. Для её исполнения Пётр выбрал кол. В ту пору мороз в Москве стоял в 30 градусов. И чтобы продлить муки несчастного, не дать ему замёрзнуть, Степана, уже посаженного на кол, укутывают в меховую шубу, тёплые сапоги и шапку.

Казнь продолжалась 14 часов. Пётр приходил к истязаемому и заклинал всеми святыми признаться перед судом Божиим в преступлениях. Глебов, хладнокровно выслушав его, ответил с презрением: «Ты столь же жесток, сколь и безрассуден: думаешь, если я не признался среди неслыханных мучений, которыми ты меня истязал, то стану пятнать невинность и честность беспорочной женщины в то время, когда не надеюсь больше жить. Удались, дай умереть спокойно тем, которым ты не даёшь спокойно жить». И плюнул царю в лицо.

В последнюю ночь своей жизни, ближе к заутрени, Глебов стал умолять принести ему святых Тайн для причащения. Из боязни гнева царя никто не посмел выполнить единственную и святую просьбу. На рассвете, когда солнце осветило купола Кремля, Глебов испустил последний вздох.

Супруга Глебова не пережила страшного горя и наложила на себя руки.

Подготовил к печати

Эдуард ПОПОВ

(с использованием исследований Н.М. Карамзина, М.И. Пыляева, а также «Истории московской милиции», М., 2006)

ДУША ГРАЖДАНСТВА

Должность обер-полицмейстера в Москве, как и сама полиция, была учреждена Петром Великим в 1722 году. Он понимал роль и острую необходимость полиции в гражданском обществе, потому и был её организатором и вдохновителем. Однако начальное учреждение полиции великий наш историк Николай Карамзин относит к 1505 году. Обратимся к его «Истории государства    Российского»: «Иоанн учредил лучшую городскую исправу, или полицию: он велел поставить на всех улицах решётки (или рогатки), чтобы ночью запирать их для безопасности домов; не терпя шума и беспорядка в городе, указом запретил гнусное пьянство; пёкся о дорогах; завёл почту, ямы, где путешественникам давали не только лошадей, но и пищу, если они имели на то приказ государев».

Иоанн III Васильевич вписал в историю России немало славных страниц. Это в его правление было свергнуто золотоордынское иго в 1480 году, а Русь превратилась в Российское  государство, гербом которого стал Георгий Победоносец, поражающий копьём змия. В 1497 году был издан общерусский Судебник, с помощью которого стало проводиться судопроизводство. При Иоанне появилась артиллерия как основная часть войска. Московский Кремль был обнесён могучими кирпичными стенами и башнями и стал неприступной крепостью. В Кремле были устроены Грановитая палата, Успенский и Благовещенский соборы.

Список великих государевых дел можно было продолжить, но цель у нас иная. А привёл их автор к тому, чтобы понятно стало, что не в праздном безделии, а в многотрудном строительстве государства царёвы руки и до полиции дошли. Хотя в строгом понимании полиции как таковой не было. Был её прообраз.

В каждой части, на которые территориально делилась Москва, было особое управление. Оно состояло из объезжих голов, бояр с подьячими, из решёточных приказчиков и сторожей. Решёточные приказчики были начальниками сторожей. Наказ того времени предписывал боярину с подьячими и с решёточными приказчиками ездить по городу непрестанно день и ночь, а сторожа из числа обывателей, исполнявшие свою общественную земскую повинность, должны также день и ночь непрестанно ходить по своей улице и своему переулку, подчиняясь десятским, назначаемым из их же среды.

Сторожа смотрели, чтобы не было бою, грабежу, корчмы и табаку и никакого воровства и чтобы воры нигде не зажгли, не подложили бы огню, не накинули ни со двора, ни с улицы. Надо сказать, что в отношении огня порядки в Москве, многократно ведавшей, что такое городской пожар, были наистрожайшие. Запрещалось поздно сидеть с огнём, варить пищу и выпекать хлеб можно было только в специальных помещениях (кухнях), а у кого их не было, то пекли в печах, устроенных в земле, в огородах, на задворках, надёжно защищая их от ветра. Следить за строгим исполнением этих правил было вменено Стрелецкому приказу.

Стоит отдельно остановиться на этом формировании, ведавшем Москвой. Первые постоянные части пеших стрелков (стрельцов) были сформированы при Иоанне Грозном в 1550 году. Три тысячи выборных, лучших стрельцов были разделены на шесть «статей» по 500 человек. Позднее стрелецкие подразделения стали называться «приказами». Им было велено жить в Москве в Воробьёвой слободе. Численность стрелецкого войска быстро росла и к середине XVII века стала достигать 50 тысяч человек. Стрельцы распределялись по полкам (приказам), которые именовались по своим командирам. Стрелецкий голова (или полковник) назначался из дворян. За свою службу он получал поместье, а в Москве, кроме годового денежного и хлебного жалованья, — дворовое место и денежное пособие на постройку двора. В своём приказе голова был почти полным хозяином. Он раздавал стрельцам жалованье, оружие, обучал их стрельбе и воинскому строю, наказывал за разные провинности, мог временно посадить в тюрьму. Ближайшими помощниками головы были подполковники (полуголовы) и сотники из детей боярских, затем шли пятидесятники и десятники из выслужившихся рядовых стрельцов.

Жили стрельцы особыми слободами (по 500—1000 человек) в разных местах столицы, в пределах земляного вала. Центральные слободы, охранявшие Кремль и Китай-город, стояли: на Моховой против Боровицких ворот, в начале Тверской, на Лубянке и около Маросейки. Но главная масса стрелецких слобод находилась за Москвой-рекой, потому что именно на эту часть города обрушивали свой первый удар крымские татары. Стрелецких слобод в Замоскворечье было так много, что эта часть Москвы, входившая в черту Земляного города, долгое время носила название «Стрелецкая слобода». В каждой стрелецкой слободе была своя съезжая изба (штаб полка). Здесь хранились все деловые бумаги, полковые знамёна, трубы и барабаны, наличные деньги полка.

В постоянные задачи стрельцов входили военные и полицейские функции. Они защищали государство от внешних врагов, участвовали в военных походах, несли караульную и гарнизонную службу. В мирное время — были призваны обеспечивать законность и правопорядок в Москве. Стрельцы охраняли город и население от лихих людей, несли караульную службу при уличных решётках, участвовали в тушении пожаров (причём после тушения пожаров среди стрельцов проводился смотр с целью пресечения возможности мародёрства), сопровождали посольства. В 1662 году именно стрелецкие полки подавили восстание в Москве, вошедшие в историю под названием Медного бунта. Во время царских походов стрельцы обязаны были обеспечивать необходимые меры безопасности: они сдерживали народ и разгоняли толпы любопытствующих. Примечательно, что в это время они были вооружены не огнестрельным оружием, а специальными железными прутьями.

Каждая слобода, включая и стрелецкие, как правило, строила и содержала на свои средства храм. Церковь была не только местом моления. В храмах, помимо крещения, венчания и отпевания, приводили к присяге, награждали. Здесь проходили сходы — собрания, на которых решались слободские дела. По праздникам около церкви после службы собирались на гулянья, неподалеку от церкви хоронили своих близких. Церковный колокол звонил не только во время богослужения. Он оповещал о пожарах и морах, о нашествии врагов, собирал на сход, встречал из военных походов. Церкви ставились специально в честь тех святых, которые считались покровителями обитателей московских слобод.

После очередного пожара 1676 года, когда в одной из стрелецких слобод сгорела деревянная церковь во имя священномученика Климента Римского, на сходе было принято решение о строительстве нового каменного храма. Три долгих года стрельцы полковника Никифора Ивановича Колобова собирали деньги, и 1 июня 1679 года была заложена каменная церковь. Один из приделов по старинному обычаю был назван Климентовским; таким образом, имя священномученика Климента Римского не затерялось. Уделим и мы ему несколько благодарственных слов.

Св. Климент — отец церкви, по происхождению римлянин, обращённый в христианство апостолом Петром, потом был сподвижником апостола Павла в его апостольской проповеди и, наконец, епископом римским (с 92 года), скончался мученически в Херсонесе Таврическом (около 103 года), куда был сослан императором Траяном. Мощи его взяты оттуда святыми Кириллом и Мефодием во время путешествия их к хазарам и перенесены в Рим.

Через год после закладки был возведён храм Иконы Божией Матери, именуемой «Знамение». Да-да, тот самый храм, что у Петровских ворот, в двух десятках метров от здания ГУ МВД России по г. Москве (Петровка, 38). Так что московская полиция по праву наследует дело Стрелецкого полка Колобова. Около нынешнего главного здания московской полиции размещались подразделения полковника Колобова. 1, 2, 3-й Колобовские переулки помнят о нём.

Ну а храм? Слава Господу, он стоит. В нём воплотилась вся красота величественных форм русского зодчества: уникальное даже для Москвы многоглавие в одиннадцать куполов, узорная шатровая колокольня, кованые кресты, кокошники, наличники, резные порталы. Участие в становлении храма принимал сам государь, к которому с челобитной о помощи обратились стрельцы. По приказу царя Фёдора Алексеевича из казны оружейной палаты в Знаменскую церковь были переданы 41 святая икона праотцев, пророков и апостолов, а также южная дверь иконостаса. Церковь украсила не только деревянную стрелецкую слободу, но и древнюю столицу, органически вписалась в архитектурный ансамбль города.

(Продолжение следует.)

Подготовил к печати

Эдуард ПОПОВ

(с использованием исследований

Н. М. Карамзина

и М. М Пыляева,

а также «Истории московской милиции», М. 2006)