В апреле 1918 года милиционеры 1-го Пятницкого комиссариата Семён Пекалов и Егор Швырков несли службу неподалёку от Большого Устьинского моста. Поздно вечером к ним подошли 15 вооружённых мужчин, один из них предъявил мандат Московской ЧК и попросил оказать помощь в задержании «контрреволюционеров», проживающих в доме № 12 на Космодамианской набережной. Милиционеры проводили их до указанного адреса. Оставшись возле входной двери дома, Пекалов и Швырков услышали шум и крики, доносившиеся с верхних этажей. Под видом членов ЧК в здание проникли грабители, лжечекисты врывались в квартиры, избивали и грабили жильцов. Несмотря на численное преимущество противников, милиционеры вступили с ними в схватку, несколько бандитов были убиты. Пекалов и Швырков защитили квартирантов и их имущество ценой собственных жизней — Егор погиб на месте, Семён скончался позже от полученных ранений.

Оба героя были удостоены чести захоронения у Кремлёвской стены. Память об их подвиге жива и по сей день — в Москворецком районе учрежден Почётный вымпел имени Швыркова и Пекалова для награждения сотрудников, их бюсты установлены в Центральном музее МВД и Музее истории органов внутренних дел. Осенью прошлого года состоялось открытие мемориальной доски первым московским милиционерам, героически погибшим при исполнении служебных обязанностей. Доска была установлена на стене здания ОМВД России по району Замоскворечье.

В этом году на территории отдела прошло торжественное мероприятие, посвящённое 95-летию со дня  гибели первых милиционеров-героев. Официальную часть открывал начальник УВД по ЦАО генерал-майор полиции Виктор Пауков. Он призвал молодых сотрудников равняться на героев, достойно нести службу по защите правопорядка и вести борьбу с преступностью. По словам Виктора Кузьмича, это событие важно не только для самих сотрудников, но и для родственников погибших героев, которые прибыли почтить память своих предков.

На момент гибели Егору Петровичу было 45 лет, его боевому товарищу 28. Оба родились в бедных крестьянских семьях. Швырков в деревне Демидково возле подмосковной Рузы, Пекалов  был родом из Сибири. Вместе их свёл фронт, до прихода в милицию, где им довелось прослужить менее полугода, Семён Пекалов и Егор Швырков защищали нашу родину в годы Первой мировой войны. К сожалению, родственников Семёна Матвеевича до сих пор не удалось разыскать, зато на мероприятие были приглашены потомки Егора Швыркова. Внучатая племянница Егора Петровича Лидия Борисова, урождённая Швыркова, горячо поблагодарила руководство УВД и начальников Центрального музея Министерства внутренних дел РФ и Музея истории органов внутренних дел г. Москвы за предоставленные архивные документы и фотографии, за то, что память о героях была пронесена через годы и сохранена для будущего поколения. О подвиге Швыркова и Пекалова Лидия Михайловна слышала от отца, уже на протяжении многих лет она занимается генеалогией семьи и разыскивает родственников. Правнук Егора Петровича Алексей Меркулов призвал сотрудников бесстрашно нести службу и соблюдать присягу.

После возложения цветов к мемориальной доске Виктор Пауков вручил родственникам памятные сувениры — бронзовые фигурки городового, пообещав гостям, что такие мероприятия будут проводиться регулярно. Далее все собравшиеся направились к Красной площади для возложения цветов на могилы героев. Встреча завершилась чаепитием в актовом зале ОМВД Замоскворечье. Было решено в конце апреля провести экскурсию в Музее истории Москвы, где расположена отдельная экспозиция, посвящённая замоскворецким милиционерам.

Юля ДАЛИДОВИЧ

Это было в один из февральских вечеров 1923 года. В Москве разыгралась вьюга. Она раскачивала фонари, гремела железом на крышах домов, заносила дороги. Погода буйствовала, и, казалось, зима напрягала все силы, чтобы засыпать столицу снегом в тот трудный для неё год.

В Протопоповском переулке, в здании штаба войск ОГПУ Московского округа, в небольшой холодной комнатке задержались после работы трое боевых друзей. Они, конечно, не опасались подставить свои лица под свистящую пургу. Просто дел было не переделать, да и не привыкать им спать тут же, в комнате, на дряхлом столе и двух жёстких лавках.

За изящным венским шахматным столиком, никак не гармонировавшим со всей обстановкой комнаты, ссутулившись, сидел высокого роста комиссар — Павел Семёнович Уралец и сосредоточенно переворачивал с ребра на ребро спичечную коробку. Он только что вернулся с совещания и был чем-то озадачен. К нему подошёл Леонид Владимирович Недоля-Гончаренко — начальник политотдела войск ОГПУ Московского округа. Поправляя разлохмаченные волосы, он подчёркнуто осторожно вынул из рук Уральца спичечную коробку и произнёс:

— Ты, Павел Семёнович, вижу, вечный двигатель изобретаешь… Смотри, как бездумно кувыркаешь коробок. А мне известно, одной спичкой можно сутки греться.

— Хотел бы я видеть, — отходя от окна, усомнился третий из присутствующих в комнате — Дмитрий Константинович Иванов.

— Могу доказать, — предложил Леонид Владимирович. — Принеси, Дмитрий, дровишек.

— Понятно, — нараспев протянул Иванов и уже направился было к двери, но его задержал Уралец. Он тихонько заговорил:

— Не кажется ли вам, друзья, что мы нежнеть начинаем? Сквознячок — апчхи, холод — бр-р-р, навьючиваем на себя, как кочан. — Уралец подошёл к Иванову, запустил руку под свитер: — Вот первый экспонат. А забыли, как спали на снегу, под берёзкой в холоде и голоде? Как форсировали студёные речки по пояс в воде и шли в бой?

— Вот-вот, — согласился Уралец, — закалку эту надо не только уберечь, но и развивать.

— Верно, — горячо поддержал Уральца Иванов. — Ведь как раз и Феликс Эдмундович Дзержинский от нас этого требует. Командиру, красноармейцу спорт необходим.

— Почему только им? — возразил Недоля-Гончаренко. — Я на заводе вырос. С какой охотой рабочие занимаются спортом! А кажется, ни условий, ни свободного времени… Была у нас футбольная команда. Слабенькая, правда. Но как её любила молодёжь! Разбуди ночью, скажи: «В команду хочешь?» — поверьте, ночью побежит записываться.

В разгар полемики в кабинет вошли работники штаба Михаил Иванович Лаврентьев и Кирилл Иванович Кузьмин.

Узнав, о чём речь, Лаврентьев быстро заговорил:

— Спорт — немалое дело и в международных отношениях наших. Представьте частный случай. Обидчик ваш — стройный, здоровый, ловкий. Решитесь вы связаться с ним? Нет, вероятно, с наигранной миной безразличия отойдёте от него. Обидно отступите, потому что чувствуете: он сильнее… Это в частном случае. Теперь представьте спорт народным достоянием. Мы начинаем первенствовать и в футболе, и в боксе, и в борьбе, и в стрельбе и… хорошо бы во всех видах спорта. И, как вы думаете, разве недруги наши не скажут: «Должно быть, сильна власть, коль воспитала таких богатырей. Попробуй, свяжись с ними»?

— Постой, Михаил Иванович. Что-то не усвою, — провёл пятернёй по голове Леонид Владимирович Недоля-Гончаренко. — Коль мы не можем первенствовать в спорте на международной арене, значит государство наше слабое? А как же мы, тощие, голодные, били интервентов?

— Э-э, Леонид Владимирович, не горячись, — остановил его Уралец. — Ведь здоровый дух-то в здоровом теле!

— А знаете, — вмешался в разговор молчавший до сих пор Кузьмин, — иду я сегодня по Цветному бульвару, вижу большой щит висит с изображением борца. У щита мальчишки. Тыкают в борца пальцами и говорят: «Смотри, какой здоровый, вот бы нам стать такими!» А я стоял рядом и не знал, что сказать ребятам. Ведь у нас заниматься борьбой пока негде. А как хочется вырастить молодое поколение крепким, бодрым, жизнерадостным.

— Хорошо говоришь, Кирилл Иванович, правильно, — воскликнул Уралец. — Послушайте, а не создать ли нам на базе имеющихся в ОГПУ спортивных кружков пролетарское спортивное общество? Представьте, в обществе легкоатлеты, гимнасты, акробаты, футболисты и, конечно, свой устав, дисциплина. А спортсменов — тысячи. Сколько людей потянется к нам! Тогда и товарищ Дзержинский поддержит нас. По-моему, как раз это он и имеет в виду.

Била вьюга, стучалась в окно, а они, усталые, да и поесть давно не мешало, всё говорили, мечтали, спорили, забыв, что уже за полночь и впереди напряжённый рабочий день.

Вопрос о создании настоящего спортивного общества со своим клубом, спортзалами, уставом был решён единогласно.

А название ему?..

— Верно, товарищи, а как же назовём? Может, «Сила»? — предложил Кузьмин.

В самом деле, почему бы не «Сила»?

— Да нет, — возразил Иванов. — «Сила» не отражает стремления идти вперёд, совершенствоваться. Да и вообще громко как-то.

— Может, «Чекист»?

Но и это не подошло. И когда, казалось, все более или менее подходящие названия были отвергнуты, в разговор вступил Недоля-Гончаренко.

— А не назвать ли наше общество «Динамо»? Это как раз то, что нужно пролетарскому спортивному обществу. И звучит коротко, красиво.

Всем понравилось. На этом и порешили. Тут же было принято предложение Кузьмина о значке для членов общества. Договорились разработать проект значка ромбовидной формы с надписью в центре «Динамо», «Москва».

Расходились весёлые, разгорячённые, как будто на улице и не было морозной пурги.

Через несколько дней Уралец пришёл в приёмную одного из ответственных работников ОГПУ Филиппа Демьяновича Медведя. Уралец знал, что Филипп Демьянович большой энтузиаст спорта. В юношеские годы он увлекался гимнастикой и стрельбой. Мысль о создании общества пришлась ему по душе.

— Вы правильно поняли указания Феликса Эдмундовича о том, что в физическую подготовку нашей молодёжи надо внести организованность. А всё ли продумали? Раз дело затеяли, решайте его до мелочей, по-серьёзному.

— Вроде всё продумали, Филипп Демьянович, а энтузиазма и воли у нас хватит.

Однако, говоря так, Уралец тревожился за одно. До общества ли теперь?

Голод, нищета… Болен вождь революции. Усилила свою деятельность иностранная агентура. Страна переживала тревожное время.

Дзержинский не только одобрил предложение о создании спортивного общества, но и дал указание своим помощникам всячески содействовать его организации.

При содействии Филиппа Медведя будущие динамовцы получили в своё распоряжение помещение бывшего магазина оптики (Лубянка, 13), принадлежавшего до революции купцу Трындину. Правда, оно оказалось захламлённым и неуютным. Но на первых порах и ему были рады. В нём разместили штаб по организации общества, а позже оборудовали фехтовальный зал, тир, залы для борьбы и бокса. В распоряжение динамовцев был отдан и гимнастический зал на Цветном бульваре (кстати говоря, газета «Петровка, 38» долгие десятилетия соседствовала с этим залом, только в нём поселились динамовские борцы).

Тогда-то и встал вопрос о привлечении для работы в обществе специалистов по различным видам спорта.

Первым откликнулся тяжелоатлет Александр Бухаров. Его имя как спортсмена в то время было широко известно. Спортом он начал заниматься ещё в 1908 году. Семнадцать раз подряд он выигрывал первенство Москвы, одиннадцать — первенство страны по тяжёлой атлетике и пять раз выходил победителем в соревнованиях по борьбе.

Заниматься с боксёрами стал Аркадий Харлампиев, а затем и Константин Градополов.

Александр Смирницкий возглавил группу инструкторов по стрелковому спорту. Его ближайшими помощниками были Пётр Шугаев и Василий Кавенщиков.

В тренерской работе по другим видам спорта приняли участие такие крупные в то время специалисты, как Виктор Спиридонов, Александр Петров, Ян Спарре, Борис Астафьев, Михаил Слепцов.

Желающих заниматься спортом оказалось намного больше, чем ожидали организаторы общества. В только что оборудованных спортивных залах начали тренировки гимнасты, штангисты, борцы, фехтовальщики.

Пусть трещат морозы, злится вьюга, а спортсмены зарождающегося общества уже приступили к занятиям. И как было не радоваться. Их родное пролетарское общество начало жить!

18 апреля 1923 года инициативная группа созвала учредительное собрание. Народу собралось много. Стульев и табуреток не хватило. Принесли доски, сделали что-то наподобие лавок. Но всё равно кое-кому пришлось стоять. Прения прошли по-деловому, горячо. Правда, не обошлось без разногласий. Много спорили о наименовании общества, о его значке, о проекте устава.

Наконец с большим подъёмом было провозглашено решение о рождении спортивного коллектива, которому присвоили наименование Московское пролетарское спортивное общество «Динамо».

Владимир ВЕРХОЛАШИН

Баринов Евгений Христофорович — кандидат медицинских наук, доцент кафедры судебной медицины Московской медицинской академии им. И.М.Сеченова, профессор кафедр уголовно-правовых дисциплин Европейского университета права и Института экономики и культуры, член Международной коллегии учёных МАН Сан-Марино, действительный член Международной ассоциации по идентификации, член Союза журналистов России и Москвы.

В истории России, как и в истории российской медицины, XVII век представлял собой особое, неповторимое время. С каждым десятилетием XVII века росли и укреплялись связи российского государства со странами Западной Европой. Это не могло не отразиться и на развитии медицины. Уже начиная с первой половины XVII столетия в Россию приглашались лекари не только для службы при дворе, но и для службы в войсках. В середине столетия при Аптекарском приказе появилась первая госпитальная школа, организовывались больницы при монастырях, аптеки, появилась первая гражданская больница в Москве.

Всё это не могло не отразиться и на развитии отечественной судебной медицины. Всё более широко стали проводиться врачебно-судные изыскания, освидетельствования получивших повреждения и мёртвых тел, освидетельствования по личной просьбе потерпевших. К тому же в российской судебно-следственной практике всё более часто стало применяться дознание, и решение медицинских вопросов о наличии у потерпевших телесных повреждений и о состоянии их здоровья играло немаловажное значение. В те годы на Руси появились неординарные личности, способствовавшие всеми силами развитию отечественной медицины, в том числе и судебной.

Во времена правления царя Алексея Михайловича наиболее часто занимался проведением дознания ближний боярин Фёдор Михайлович Ртищев (1626—1673), в различные годы стоявший во главе Приказа Большого Двора и Приказа Тайных дел.

Ф.М. Ртищев был для своего века незаурядной личностью, отличался широкой образованностью, добротой и гуманностью. Именно он блестяще выполнял дипломатические поручения в Польше и Швеции в 1654—1656 годах, участвовал в военных походах, в 1656 году стал окольничьим. Ему было поручено воспитание сына царя — царевича Алексея Алексеевича.

Участвуя в войне с Польшей, Ф.М. Ртищев проявлял заботу о раненых воинах, всячески стараясь их поддержать, занимался устройством временных госпиталей, где проводилось лечение за его счёт, занимался эвакуацией раненых, нередко лично подвозил пострадавших к лекарям для оказания медицинской помощи. Обладая значительным состоянием, в мирное время он продолжал заниматься благотворительностью, приказывая  собирать по  московским улицам пьяных и больных и направлять их в особый приют, где содержал их до вытрезвления и выздоровления.

Глубоко верующий человек, он был членом общества «Ревнители благочестия», заботился о просвещении народа и укреплении его в вере в бога. По его инициативе в Москву были приглашены учёные монахи из Киева во главе с Епифанием Славинецким.

Благодаря Ф.М. Ртищеву была открыта школа при Андреевском монастыре, ставшая предшественницей Славяно-греко-латинской академии.

Занимаясь благотворительностью и уделяя много времени развитию отечественной медицины, распространению медицинских знаний среди населения, он принимал участие также и в проведении освидетельствований потерпевших, о чём сохранились записи в документах различных приказов. Надо полагать, что, проводя дознание, он неплохо разбирался и в вопросах, связанных с медицинским освидетельствованием.

Известный исследователь истории Москвы И.Е. Забелин приводит ряд случаев, когда на царское имя подавались жалобы лиц, здоровью которых был причинён вред, послужившие поводом для проведения судебно-медицинского освидетельствования и впоследствии судебного разбирательства (цит. по изданию 1918 года).

В 1652 году бил челом государю, а постельничему Фёдору Михайловичу Ртищеву подал челобитную постельный сторож Куземка Еремеев. В своей челобитной он написал: «В нынешнем государь во 160-м году генваря с 31-го числа в вечеру, часу в пятом ночи, сошолся со мною в жилецком подклете постельной истопник Яков Быков и бранил меня всякою позорною бранью и ушиб меня кулаком и вышиб мне глаз и тем меня изувечил. Милосердный государь! пожалуй меня холопа своего, вели государь, про тое мою брань и про бой сыскать теми людьми, кои тут были, и по сыску свой царский указ учинить. Царь государь смилуйся!»

В ходе проведённого освидетельствования было установлено, что у Еремеева, вследствие удара утрачено зрение на один глаз. Дознание проводил постельный Фёдор Михайлович Ртищев, который допрашивал постельных истопника и сторожей. В ходе дознания постельный истопник Архип Соколов сказал: «...видел де он то, как Яков Быков сторожа Куземку глаз зашиб; а за что де у них стало, и он де того не ведает...». Гришка Клементьев да Петрушка Нефёдов сказали, что «пришли де они в жилецкий подклет и Куземка де пьёт вино из кубышки; а Яков де Быков прошал у него вина; и Куземка де ему вина пить не дал, а говорил ему: я де государево жалованье сам пью, и Яков де его за то ударил кулаком и вышиб у него глаз».

Кроме того, можно привести ещё одну челобитную, найденную И.Е. Забелиным среди документов Дворцового приказа, где разрешение жалобы проводилось без привлечения к освидетельствованию врача. В 1649 году постельный истопник Дёмка Клементьев бил челом государю: «Жалоба, государь, мне на стольника на Романа Фёдорова сына Бабарыкина; в нынешнем государь в 157-м году июня в 15 день в твоем государеве походе в селе Покровском, на твоем государеве дворе, стоял я холоп твой на крыльце; а тот Роман тут же на крыльцо пришол и учал меня холопа твоего от Роман посылать по квас на Сытной дворец; и я холоп твой его не послушал, по квас не пошол, потому что я холоп твой в Передней дневал; и он Роман за то меня холопа твоего спихнул с лестницы и убил меня до полусмерти; и лежал я холоп твой на земле, омертвев многое время; и оттерли меня холопа твоего товарищи мои льдом; и от тех побой ныне я холоп твой стал увечен. Милосердный государь! пожалуй меня холопа своего, вели государь про тот мой бой сыскать, и про увечье, и по сыску свой государев указ учинить; а безчестьишку государь моему и увечью, что ты государь укажешь. Царь государь смилуйся пожалуй!..».

Далее следует перечень свидетелей, которые видели, как были причинены повреждения потерпевшему. «Дохтурской сказки» — документа врачебной экспертизы, составляемой врачами Аптекарского приказа к данной челобитной не приложено. Дознание проводил Ф.М. Ртищев. В ходе дознания были допрошены стольники, стряпчие, стрелецкий голова князь Иван Репнин, Юрий Левонтьев, Яков Жуков, Абрам Свиязев, Борис Змеев, священник Василий Климонтов, которые сказали: «...в нынешнем де во 157-м году июня в 15 день в объезде в селе Покровском видели де они постельного истопника Дёмку Клеменьева на нижнем крыльце, что он лежит ушибен, а кто его с крыльца пихнул, того они не видели; а от людей слышали, что пихнул его с крыльца стольник Роман Бабарыкин... Князь Афонасей Репнин, Фёдор Соковнин, Михайло Еропкин, сказали, по государеву крестному целованию: Роман Бабарыкин постельного истопника Дёмку Клементьева с крыльца пихнул... Голова стрелецкой Михайло Зыбин сказал, по государеву крестному целованию: видел де он, что истопник Дёмка с лестницы кубарем летел; а кто его пихнул, того де он не видал; а от Юрья Левонтьева слышал, что говорил Юрья Роману Бабарыкину: для чего де ты истопника на меня пихаешь?».

Учитывая обстоятельства, изложенные в данной  челобитной, можно предположить, что постельный истопник Клементьев в результате падения с крыльца и последующем ударе о землю получил телесные  повреждения  в виде сотрясения головного мозга. Однако за помощью к врачам Аптекарского приказа не обращался и освидетельствован не был. Его жалоба решалась в Дворцовом приказе без результатов врачебного освидетельствования. В данном случае видно, что сам дознаватель Ф.М. Ртищев, по-видимому полагаясь на собственный опыт и знания, принимал решение о наличии у потерпевшего телесных повреждений и их последствиях, не прибегая к помощи врачей.

К сожалению, сохранилось очень мало сведений, позволяющих судить о глубоких познаниях Ф.М. Ртищева в медицине, в том числе и судебной. Но в историю отечественной медицины он вошёл как основатель первой гражданской больницы, которую на свои деньги открыл в Москве в 1656 году. Данная больница состояла из двух палат и была рассчитана на 15 больных. Кроме того, им были организованы больницы и богадельни в разных городах России.

Следует отметить и тот факт, что благотворительная деятельность боярина Фёдора Михайловича Ртищева стала высоким образцом для тогдашнего русского общества; обратили на неё внимание и при царском дворе. В царствование Фёдора Алексеевича был поднят вопрос о церковно-государственной благотворительности. По царскому указу произвели в Москве разборку нищих и убогих, питающихся подаяниями, и действительно беспомощных поместили на казённое содержание в двух устроенных для этого богадельнях, а здоровых определили на разные работы. На церковном соборе, созванном в 1681 году, царь предложил патриарху и епископам устроить такие же приюты и богадельни по всем городам, и это предложение было принято.